О цветах и зеркалах

[10bleach10]

Пусть в меня врежется автобус, пусть меня размажет грязно-кровавой кляксой об асфальт.
Мое сознание начало шоковую терапию.
Нет, это не желание смерти.
Это страх.

психоделический бред

Пусть меня разотрет на молекулы, на атомы. Пусть время пойдет вспять, и Я вновь стану Ничем. Пусть я вновь вернусь туда, куда можно попасть, лишь прожив Жизнь.

Я хочу стать дымом от потухшей сигареты, хочу раствориться в воздухе, рассыпаться на составляющие, набрать влагу, стать насыщенным паром и пролиться дождем на землю. Дождем с горьким привкусом табака. И запахом осени.
Я хочу войти в этот круговорот жидкости в природе.

Можно перерезать себе вены. Все. На щиколотках, на запястьях. Если хватит смелости — вскрыть сонную артерию. Это должно быть в лесу. В глубокой чаще, где все еще есть ЖИЗНЬ. Где все еще дышит. Пусть кровь течет по рукам и ногам, впитываясь в сырую землю, наполняя ее мною, даря мне новую жизнь. Я не хочу, чтобы обескровленное тело, выбеленное, холодное, мраморное тело нашли. Пусть оно разлагается в этом лесу. Пусть оно станет землей. Пусть оно станет частью всего, ведь все мы изначально — одна материя, Мы есть всё и ничего. Пусть из почвы, цвета красного дерева, впитавшей дожди с запахом табака, хранящей в себе мои все еще живые эритроциты, почвы, что раньше была формой для иной жизни, вырастут яркие алые цветы. Просто красные цветы с темно-зелеными, кажущимися в лесной чаще черными, листьями, на которых белыми прожилками написана моя жизнь. Пусть эти цветы появляются только раз в год. В августе, в период ливней. Жестоких ливней, уничтожающих слабые растения, отмораживающих слабые нежные отросточки. Эти ливни, словно ледяные иглы, впиваются в землю, безжалостно прошивая ее. Пусть цветы, которыми Я стану, пробиваются в этой продрогшей влажной земле, яростно, безжалостно, стремясь жить, стремясь дышать. Пусть они раскрываются навстречу ледяному дождю, насмешливо раскидывая в стороны лепестки, будто прося еще больше воды, еще больше влаги. Пусть в серой синеве дождя, они сияют алым знаменем, сияют насмешкой и пренебрежением ко всему миру. Пусть у них не будет цветочного аромата. Пусть эти цветы пахнут кровью, своей сущностью, зимним снегом, камнями на морском берегу, свежей скошенной травой и предгрозовым небом. Пусть это будет запах воли и силы, свободы от условностей. Пусть люди, срывающие их, поражаются тяжелым, вечно влажным лепесткам насыщенного красного оттенка. Пусть их дарят любимым. Пусть эти цветы обретут свою силу, странность и независимость. Свободу. Бесстрашие. Все то, чего у меня нет.

Пусть мой голос станет ветром. Холодным поздне-осенним, приносящим первый снег ветром. Сдувающим капюшоны, вырывающим из рук газеты, срывающим с плеч платки. Жестоким и надменным ветром. Ветром, который любят странные люди, полуодиночки, влюбленные в зиму и ночь. Люди, выходящие декабрьскими ночами на промороженные балконы босиком, в халатах или даже без них, со скрещенными руками на груди или вцепившимися в плечи. Люди, поднимающие глаза на темное небо, усыпанное звездами или же наоборот, черное, как сама Пустота. Люди, улыбающиеся в такие моменты небу, с блестящими, сумасшедшими глазами. Люди на грани. Люди-волки. Люди, которые готовы сойти с ума. Познавшие вкус счастья и ужаса. Вкус слабости и неизмеримой силы. Те, кто поднимался на вершину, а после, некоторое время удерживая баланс на пике, вновь скатывался вниз. Но они не катились до конца, до подножья. Почувствовав поверхность ледника, скалы, уходящую, скользящую под ними., они вгрызались в лед и гранит зубами, ногтями, остервенело тормозя своё падение. Цепляясь за уступы и расщелины, не сводя глаз с высшей точки горы, скалясь навстречу своей мечте, они вновь ползли ввысь. Сдирая руки в кровь, стирая колени, обмораживая конечности, они не останавливались. Им была известна одна простая истина: только тот, кто идет до конца, может достичь желаемого. И они, наплевав на боль, карабкались ввысь. Зачем? Чтобы, вновь достигнув пика, встать, выпрямившись во весь рост, раскинуть руки в стороны и, вслушавшись в ветер, рассмеяться в Небо. А затем ласточкой прыгнуть в пропасть. Так они обретают вечность, эти сумасшедшие. И Я хочу быть тем самым ветром, которому дозволено петь им, который выводит последнюю мелодию их жизней. Что будет это — плач ли, ободрение ль— решает ветер. Ему открыт разум людей. Он знает, что им нужно. Ветер знает о людях всё. Он так же безумен, как и они. Холоден, язвительно весел и яростен. Безразличен и азартен. Он вечный игрок, но игрок беспроигрышный. Он Джокер в колоде карт. Джокер без цвета, Джокер без масти, карта-шут, карта-маньяк. В его вое слышится металлический звон бубенцов, что прицеплены на странный клоунский колпак. Ты слышишь странный звон зимой? Джокер смеется.

Пусть мои глаза рассеются во всех зеркалах, во всех предметах, способных отражать. Преломлять. Искажать. Пусть моими глазами станет весь мир. От тонированных витрин магазинов до бушующих вод четырех океанов. Я хочу видеть все. И я буду видеть все. Хотя зачем мне все... Мне нужен ты. Каждое мгновения своей вечности я буду видеть тебя. В любом месте, в любой точке земного шара, я смогу найти тебя везде. Твоя жизнь станет долгим и интересным фильмом для меня. Захватывающим и волнующим. Таким пугающе существующим и недосягаемым. Пусть... где бы ни останавливался мой взгляд, я буду видеть тебя. Везде и всегда. Видеть... Лишь видеть... Кино твоей жизни. Картинка с восхитительным качеством и сюжетом, максимальная реалистичность, но без звука. Немое кино. Со временем я научусь читать по губам. Потом по мимике, жестам, движениям. Затем мне будет хватать лишь отблеска мысли в глазах, чтобы понимать всё. Вынужденное молчание. Так способности разума расширяются, позволяя увидеть то, что было раньше за пределами досягания. Будет казаться, будто зрение стало абсолютным, во все стороны, трехмерным. Зрение, которому не страшно ни расстояние, ни посторонние предметы и существа, ни толщи любой материи. Взгляд с силой проникновения превосходящей альфа, бета и гамма-излучения. Мир вокруг меня и Мир во мне. Всевидящее око... Зачем? Это будет мой личный Ад. Возможность видеть. Но никогда дотронуться, почувствовать или улыбнуться. Никогда не ответить на вопрос, который никогда не зададут. Горестное молчание. Вечное наблюдение. До конца тебя.

Пусть моим пульсом, моим дыханием станет огромный белый платан. То есть мой пульс станет ритмом, повинуясь которому будет течь внутри его сок. Каждый вдох платана — мое дыхание. Я не видел его вживую когда-либо, но часть меня станет именно огромным, вечнозеленым платаном, с бледной корой. Платаном, опадающие листья которого будут собирать влюбленные, собирающиеся в разлуку, и хранить каждый свою половину. Пусть они не устают ждать друг друга, пока куски листа не истлеют. Они не истлеют. Гордая чинара будет жить очень долго. Возможно, дольше, чем само человечество. Однажды, под тень ее листьев придет Человек. Придет и назовет ее именем. И кровь чинары забурлит сильнее, собьется пульс, который узнает, непременно узнает... И далекий отголосок северного ветра заставит листья запеть, прошептать ответ чужаку. И через мгновение все стихнет, снова воздух неколебим, снова старый платан молчалив, беспристрастен. И только половина листка мягко опустится в раскрытую ладонь Человека. Чтобы помнил.

А сердце? Что сердце... Пусть оно станет тем кусочком листа чинары...