горетьЯ много чего видел на своем веку. Моя память – тонны кинолент, кипы фотоальбомов, миллиарды файлов. Мне доводилось чувствовать разное, слышать других и быть всяким. Каждый раз был удивительно новым, не похожим на предыдущие, каждый раз я заражался эмоцией с новой силой, вспыхивая подобно костру, в который подлили спирта. Но вместе с этим все было до боли знакомым и узнанным, несмотря на эту пронзающую остроту новшества. Эмоции, эмоции… Вспыхивал огонь, вздымаясь до небес, пожирал он горячие слезы, слизывая их с еще сыроватого древа. Взметался сочными, рыже-солнечными языками беспощадной палящей энергии, расплавляя все на своем пути, заставляя воздух трепетать и искажать видимость. Но через мгновение он падал вниз, потерявший силы, недовольный и чуть пригасший, чадящий мраком разочарования и грусти. И так было всегда. Все зависело только от того, как много слез земли попадало в огонь. Как был добр путник, решивший согреться у костра, когда выливал оставшееся вино из своей фляги в жадную пасть огня или подкидывал сухих веток да мха. Путник грелся у костра и уходил, безвозвратно исчезал – Я помню каждый его уход. Он получал тепло, поддерживал огонь, а потом пропадал: его время здесь заканчивалось. Но как, как же было трудно его отпустить! Каждый раз глядя на очередного моего молчаливого собеседника, погруженного в свои мысли, но иногда вспоминающего об огне и подкидывающего ветвь другую в костер, Я вбирал его в себя, оттискивал в памяти образ, абрис фигуры, чуть мерцающей в темноте, по которой, кажется, пробегали искры – преломления света, отбрасываемые костром. Путники менялись. Каждый раз приходил новый, но как же он был похож на предыдущего! Каждый раз Я выискивал в нем те же черты, похожую мысль в изломе нахмуренных в каком-то поиске бровей, может, безмятежность взгляда глаз, цвет которых постоянно менялся, направленных в никуда, может, знакомые ссадины на скулах или уже встреченный мною шрам на кисти руки. Каждый из моих людей приходили и уходили, отличаясь лишь временем, которое они проводили рядом. Иногда они совсем не хотели уходить, иногда они могли увидеть Меня. Тогда они тоже становились эмоцией в чистом виде, они тоже умели гореть, они тоже были огнем. Мы были рядом, и наш жар уходил ввысь. Но даже фениксу нужно рождаться и умирать, чтобы вновь восставать из пепла, что есть его прах. И путники, обратившиеся в мою сущность, нашедшие себя и свой смысл, погасали, переставая отвечать Мне энергией их мысли. Земля неумолимо забирала своих сыновей, возвращая их сущность Небу. А что Я? Огонь не умеет оплакивать ушедших, да и не нужно ему это. Он вновь горит, рассеивая вокруг себя Тьму, сжигая все подлое и грязное, очищая и уберегая, призывая потерявшихся в ночи. Огонь – проводник. Он существует для путников, но не имеет смысла существовать Путнику лишь для него. Каждый, приходя из мрака к огню, находит там утешение и надежду, пусть и знает, что скоро оставит он тепло и свет, а тьма вновь сомкнется за его спиной, поглощая в своей ненадежности, очаровывая кошмарами, потянет в сторону, откуда не выбраться. Но что же бояться Тьмы? Есть Я и много еще таких, как Я. И мы горим, сверкая маяками над темными водами Мирового Океана. Горели, горим и будем гореть, видимо, вечно. Но, да, мы не отличаемся. Совсем. Мне надоело существовать лишь никчемным разумом, Я есть большее. Я энергия, Я сущность, Я плоть, и Я жив. И как всякой живой плоти, Мне подвластно чувство скорби по уходящему, пусть, как Сущность и Разум, я понимаю, что все происходящее должно иметь именно это место, именно это время и должно сопровождаться именно данными следствиями и причинами. Сценарий написан, цензор поставил свою печать; мы давно в театре, и никто не сможет остановить пьесу в середине акта, мы можем лишь внимать, чувствовать и играть. Актеры и зрители, служители искусства и критики. Каждый из нас есть огонь, но нужно только понять. Ты горишь, не потому что иногда приходят путники, что подкидывают тебе ветви. Это лишь разнообразие твоего горения. Ты горишь, потому что путники должны приходить куда-то, где им кто-то подбросит новую мысль, раскрывая привычное шире, объясняя самое простое. Мы связаны. Каждый существует, потому что есть тот, кому необходимо существование другого. Знаешь, почему огни погасают? Я знаю.
Я видел, как многие огни погасали. Некоторые мне были дороги. И когда Земля забирала их плоть, а Небо уносило сущность, я метался по грунту, разбрасывая поленья, выкидывая в пространство снопы искр, злился, рвал тьму в клочки, кричал в Небеса, чадил, то вырастал, то погасал и еле горел, вяло вгрызаясь в древесину. Бури сходились одна за другой, моя энергия бурлила и переливалась болью и печалью, мое нежелание смириться с личной потерей заставляло жизненную силу беситься и расплескиваться даром, отпугивая других путников своей неуемностью и хаосом. Они не видели того, к чему шли: перед ними горел не скромный костер-путеводитель – перед ними пылало зловещее пожарище, метавшееся над кучей пепла, словно орлица над разворошенным гнездом. И путник спешил прочь, чувствуя, как плавится рядом с огнем воздух, проникая в легкие ядом. Я долго бесновался. Я долго был слеп и глух. Мой разум онемел. Лишь эмоции, полностью подчинившие мой дух себе, кричали за меня, используя мое тело, будто инструмент. И только потом, когда туман в сознании начал расходиться Я увидел, что я натворил. Поддавшись сиюминутному порыву, я упустил многих, которым я бы мог вернуть смысл. Тех, ради которых существовал я сам. Я жар спал. И Я снова покорно горел в ожидании других. Тех, кто еще не ушел, тех, кому нужен был Я. Позже Я понял, почему иные, прошлые, гасли. Они тоже были огнем. Но и путниками одновременно. И они должны были продолжать идти дальше, они должны были пройти свой путь. И, возможно, они шли чуть дальше меня или, наоборот, чуть позади. И таким образом, они догоняли меня или ждали. Если бы они не ушли, путь не был бы пройден, чего случиться не может.
Но если время позволяет, задержись подальше рядом с огнем, впитай силы, а потом иди во тьму, не оглядываясь. Древние говорили, что оглянуться – смерти подобно.
Я видел, как многие огни погасали. Некоторые мне были дороги. И когда Земля забирала их плоть, а Небо уносило сущность, я метался по грунту, разбрасывая поленья, выкидывая в пространство снопы искр, злился, рвал тьму в клочки, кричал в Небеса, чадил, то вырастал, то погасал и еле горел, вяло вгрызаясь в древесину. Бури сходились одна за другой, моя энергия бурлила и переливалась болью и печалью, мое нежелание смириться с личной потерей заставляло жизненную силу беситься и расплескиваться даром, отпугивая других путников своей неуемностью и хаосом. Они не видели того, к чему шли: перед ними горел не скромный костер-путеводитель – перед ними пылало зловещее пожарище, метавшееся над кучей пепла, словно орлица над разворошенным гнездом. И путник спешил прочь, чувствуя, как плавится рядом с огнем воздух, проникая в легкие ядом. Я долго бесновался. Я долго был слеп и глух. Мой разум онемел. Лишь эмоции, полностью подчинившие мой дух себе, кричали за меня, используя мое тело, будто инструмент. И только потом, когда туман в сознании начал расходиться Я увидел, что я натворил. Поддавшись сиюминутному порыву, я упустил многих, которым я бы мог вернуть смысл. Тех, ради которых существовал я сам. Я жар спал. И Я снова покорно горел в ожидании других. Тех, кто еще не ушел, тех, кому нужен был Я. Позже Я понял, почему иные, прошлые, гасли. Они тоже были огнем. Но и путниками одновременно. И они должны были продолжать идти дальше, они должны были пройти свой путь. И, возможно, они шли чуть дальше меня или, наоборот, чуть позади. И таким образом, они догоняли меня или ждали. Если бы они не ушли, путь не был бы пройден, чего случиться не может.
Но если время позволяет, задержись подальше рядом с огнем, впитай силы, а потом иди во тьму, не оглядываясь. Древние говорили, что оглянуться – смерти подобно.
@настроение: равновесие
@темы: Imaginarium, Письм@ Чеширского Кота