Мысль дня

У меня мерзнут руки. Я тебя люблю.

@музыка: Coldplay (piano version) -Trouble

@настроение: Хорошее

@темы: Любимые

---

Ослепляющая правда.

Секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы, века, тысячелетия…
Время.
Появляется нежный зеленоватый росточек. Он распускается, тянет к солнцу нежные лепесточки новорожденный цветок. Бутон раскрывается, цвет все ярче, а запах все сильнее, пронзительнее, пока не становится тяжелым – приторным запахом тления. Лепестки скручиваются, теряют влагу, опадают. Остатки цветка гниют, истончаются, пока не исчезают полностью. На морщинистой коже древа снова набухает почка.
Дети рождаются, старцы умирают. Кости обращаются в прах, а тот растворяется в воздухе. Вырастают горы – земля небрежно двинула бедром. И стачиваются, рассыпаются, становятся равниной, а потом и карьером. Пустыни становятся морями, моря – озерами, те – болотами. Потом леса, луг, и снова - пустыня…
Мне скучно. Мне чертовски скучно!
Эта цикличная метаморфоза похожа на однообразную поездку в поезде, направляющемся в Никуда. Эта бесконечность вытравливает все краски, выпивает все соки, отнимает способность эмоциональных всплесков. Ничего. Мудрость? О да, мудрость – несомненно. Быть мудрым в том, что знаешь – все настолько циклично, что за пару-тройку оборотов выучиваешь последовательность наизусть.
Все ясно, все понятно. Вопросов не осталось, но и ответов – тоже нет. Просто интерес пропал. «Потому что так должно быть».
Вопросов не осталось, потому что все объяснили, оказывается всему, всему есть разумное объяснение! Чертова последовательность. Отняли надежду на «случайно». Отняли веру в «судьбу-фортуну». Отняли разряженный воздух свободы и пьянящий вкус риска. Все, все разложили по полочкам.
Ответов нет… потому что это – не ответы. Потому что это один глобальный ответ, который все равно ведет в Ничто, который все равно не отвечает на вопрос «зачем». Сотни выстроенных теорий, сотни доказательств (часто успешных и кажущихся достойными веры), километры логических цепочек… но все равно, несмотря на все извращения человеческого разума, остается хотя бы один вопрос. «Что мы тут все забыли?» - в масштабах Вселенной, Сущего, Космоса. Вы объяснили жизнь и смерть, вы объяснили поведение и мышление, вы объяснили души и сущности. Да что там – вы даже Мироздание с Богом объяснили!
Мир-иерархия, мир-упорядоченность, мир-законность, мир-последовательность, мир-логичность. Гребаные теоретики! Вы отняли даже Любовь. Взяли и написали на ней «одно из средств достижения удовлетворения». Наравне с всей мелочностью человеческого бытия. Любовь-физиология, любовь-хим. процесс, любовь-потребность души, любовь-влюбленность.
Ревность, жертвенность, добродетель, всепрощение, любовь, жестокость, равнодушие – под одну гребенку, в одну сторону!
Все. Все. Все… уничтожили…
Может быть, вы действительно правы. И даже, наверное, все так и есть. Но с этим нельзя жить, нельзя! Невозможно ощущать, что ты и правду «можешь без всего». Кто-то (кто еще не узнал всей правды) скажет, что эти слова отвратительны и жестоки по своей сути. И будет, черт возьми, прав.
Мы воспитаны на стереотипах. Понимаете? Это значит, что мы можем их разбить, построить что-то новое – тоже можем. Но жить в этом загадочном и, безусловно, более совершенном «новом» - не сможем. Просто не сможем. Душа, истерзанная логическими выводами, искалеченная лживой свободой будет из последних сил сопротивляться Разуму, с восторгом тянущему ее покорять «новые» вершины. Часто он оказывается сильнее и затаскивает дрожащую Душу на самый пик горы.
«Посмотри, это – Свобода! – он с восторгом обводит рукой необъятные просторы небес, – здесь можно делать все, что ты захочешь, понимаешь, все!»
Душа заглядывает в зияющую беззубым ртом пропасть под голубым-голубым небом. Она переступает с места на место – стоять босиком на снегу холодно и больно, на глазах непроизвольно выступают слезы, холодный воздух неприятно царапает легкие. Ее губы посинели, а приобрела фиолетово-сизый отлив. Душа давится воздухом, кашляет, но не может отвести глаз от пропасти. Разум… Разум более стойкий, бесчувственный – ему не больно стоять по колено в снегу и дышать ненасыщенным кислородом воздухом. Душа пытается шагнуть к нему, но онемевшие ноги не слушаются, и она падает на колени. Пытается позвать его, крикнуть – но из горла вылетает только еле слышный хрип. Она сидит на снегу и умирает. Просто умирает. Она знает, что сам Разум не обернется, не взглянет на нее. Небеса манят, они слишком совершенны, и это совершенство сводит с ума даже его – он не чувствует граней.
«Их стерли этой свободой, – она с грустью смотрит на его силуэт, неестественно темный на фоне сияющей белизны, – они ослепили его вседозволенностью. Как странно. Он смотрит вверх, но не видит бездны под своими ногами…»
Душа понимает, что он говорит правду – небеса действительно существуют, как и Свобода. Но она знает, что Разум путает свободу с вседозволенностью. Хотя даже тут не смогли убрать барьеры – только талантливо запудрили мозг, что, мол, ты и это можешь делать, только не стоит – потеряешь баллы. Они сделали Жизнь игрой на баллы, своеобразным квестом. И в этой игре нет конца – миллионы новых уровней обеспечивают вечность. Проиграл – возвращаешься на место сохранения, потерял баллы – возвращаешься на шаг назад. Абсурд вот в чем: они сделали Жизнь возможной на любом уровне. Они изобрели Вечность, но какую вечность? Эта вечность – бессмертие мясорубки этого мира, вечность – это нескончаемая огранка бриллианта. Только встает вопрос: если постоянно шлифовать породу – не исчезнет, рано или поздно, и сам камень?
Вечность, что ведет в Небытие.
Хотя они уверяют, что вернуться можно даже и оттуда.
You opened new level. You got new mission.
You lost. Restart?
Почему, скажите мне, почему все жмут «ok»?
Жмут, жмут, жмут… Но если все так циклично, почему эта кнопка до сих пор не заела?
«Потому что так должно быть».
Что должно быть? Кто это сказал? Кто сказал, что жить надо именно так, а не иначе? Почему вы всех убеждаете, что все наше самое дорогое и желанное – фальшивка? Почему вы назвали все наши ценности прихотями, которые существуют лишь здесь?
Вы перекрыли кислород. Вы дали Вечность, но вы не дали Цели, чтобы к ней стремиться. Вы дали Свободу (что действительно прекрасно), вы научили не бояться, вы обещали помощь – и отняли все то, ради чего к Свободе люди стремились. Общественное мнение вы сумели заткнуть, вы позволили человечеству поверить, что все будет. А потом открыли глаза на Жизнь-бетономешалку и Нежизнь, где нет НИЧЕГО.
Вы сказали, что Там, мы уже ничего не будем хотеть, что там мы уже ни к чему не будем стремиться, кроме очищения собственного духа. Вы так долго говорили о эгоистичном желании обладать, так долго доказывали, что смотреть надо не внутрь, а вовне… а теперь, теперь что? Нет Любви человеческой, ну и пусть. Но дав Вечность человеку, почему его лишили права на человеческое? Мы все остаемся людьми сейчас, повторяю, сейчас. Там, потом, может, все будет совершенно иным, но живем, работаем на каменоломне собственных душ мы именно сейчас!
Люди долгое время учились не бояться конца – Жизнь хоть и была особой нрава пылкого, нравилась всем более-менее зрячим. Но… вы сказали, что будет. Вы сказали, что «это не кончится никогда».
Вечность. На прекрасной каменоломне. С осознанием того, что самое дорогое сейчас – пустяк и фальшивка на деле.
Вы что сделали?!
Вы. Просто. Растоптали. Нашу. Жизнь.
Да, вы сказали правду – но стало легче жить? Все так же, как и было, мы все равно играем в ту же игру, только теперь мы потеряли цель – стремление «победить». Боец без стремления победить – мертвый боец. Стереотипы? – да, но мы, затыкая вопящий Разум (именно Разум!), соглашались на боль во имя. Мы готовы были быть жертвами (и зачастую не кляли Мир за боль), мы кровью платили за счастье – нам были известны законы Мироздания, пусть они казались не совсем справедливыми (хотя теперь-то мы знаем, что справедливее быть не может). Но ведь мы, не зная, что Свободны, сопротивлялись, боролись! Разве это ничего не значит?!
Разве человеческие усилия были достойны осмеяния…?
Неужели мы действительно тот самый «очередной этап», на котором должны быть уничтожены стереотипы? Так дай бог (о, Великий…), чтобы под ногами наших детей была почва. Чтобы они не жили в вечном самомучительстве, чтобы не ломали себя, чтобы не истязались вопросами. Чтобы они дышали Свободой, а не задыхались, как мы.
Мы знаем. Знаем. Но мы не можем принять.
Это сложно.
Это жестоко.
Это даже, с одной стороны, хуже, чем Средневековье. Крови поменьше, хотя, по сути, нравы те же – но под ногами не твердыня, а кисель. Толерантность процветает, о да. Пока кто-нибудь не заденет твои собственные интересы… Пусть. Это все пустяки, не страшно.
А страшно – это когда ты полностью осознаешь, что «все без всех могут жить». Тебе-то никто не нужен, по идее. Да и не только в теории, а в Жизни тоже. Ты понимаешь, как именно ты мыслишь, видишь структуру собственного разума. Винтики, болтики. И вопросы исчезают…
Только ты все еще человек.
И ты не можешь принять этого, не можешь принять бесцветности и однотонности. Без жара эмоций холодно. Без желаний – темно. Свобода сдавливает легкие.
А Душа замерзает на пике Желания.

@музыка: Flёur

@темы: Мысли вслух

---

Обо всем

Кап-кап-кап.

Этот звук сводит с ума. Беспрестанно капает вода с сосулек, свисающих со сводов пещеры. Сталактиты.… Здесь царит приятная темнота, хотя поначалу кажется, что ты ослеп. Потом привыкаешь, начинаешь разбирать очертания стен, бугрящихся и влажных под пальцами. Здесь холодно. Как и в любой пещере, но это даже к лучшему. Холод и мрак благоволят к размышлениям. Только бы еще тишину не разрывало это гулкое эхо, которое словно тянет за ниточки нервов, волною расходясь от разбившейся о глинистый пол пещеры капельки воды. Невыносимо, в самом деле.

Здесь не существует времени. Отсюда невозможно узнать, что творится снаружи. Какой день, месяц, год, да хотя бы время суток. Здесь существует только гул взрывающихся капель, при подсчете которых сбиваешься уже на третьей сотне.

Все-таки это место лечит. Да-да, по-своему, но лечит. Когда не существует времени, перестаешь бежать сломя голову. Останавливаешься. Начинаешь мыслить. Серьезно так, обстоятельно, объективно. Когда на тебя ничего не давит, когда тебя не грызет изнутри какая-то зараза (имя ей – проблемы), когда ты не живешь в режиме быстрой прокрутки – ты учишься дышать. Дышать полной грудью, глубоко, чувствуя, как холодный, пресыщенный влагой воздух нутра Земли пробирается по твоим дыхательным путям, нежно лаская легкие. Пульс с каждым… (днем? месяцем? – неизвестно). Просто постепенно начинаешь чувствовать, как пульс все замедляется и замедляется. Он уже не отсчитывает доли секунд, как после стометрового забега (или похода в магазин, или приезда родственников, или пребывания в забитой маршрутке). Он не чувствуется под твоими пальцами. Но кто сказал, что это плохо? Ты не земноводное, ты не впадаешь в спячку, не беспокойся так. Может, наконец-то, твоё сознание просыпается. Медленно, потихоньку отходит от постоянного шока, который все называют «нормальной жизнью». Ты не хочешь есть. Ты не хочешь пить. Ты не хочешь спать, но нельзя сказать, что ты двигаешься. Ты замер, словно в забытьи, твои глаза плотно закрыты. Здесь даже черты твоего лица начинают изменяться. Появляется гладкость, чистота, свежесть. Как и в твоем сознании.

Вода прекращает капать.

Ты начинаешь чувствовать мир. Слышать его. Быть им. Ты становишься неотъемлемой частью единого целого. Медленно, клеточка за клеточкой мрак и тишина изменяют тебя. Тебя, кажется, пропускают через фильтр. Мрак поглощает все прошлые неудачи, что до сих пор жгли тебя, напоминая о прошлом, которое ты так упорно заталкивал в небытие. Нет, твоя память в целости и сохранности, просто осколки памяти затупились и стали неопасными стеклышками. Холод приятно обволакивает тебя, проникая под кожу, миллионами иголочек впивается в напряженные мышцы, расслабляя их. Лицо утрачивает заостренные черты. Тишина укрывает тебя, словно покрывало из невесомого шелка. Свежие царапины на полотне твоей души зарастают, а старые, уже побелевшие от времени шрамы исчезают. Ты чист.

Груз прошлого свалился с твоих плеч. Кажется, что открылось второе дыхание. А может быть, ты обрел способность видеть. Видеть по-настоящему. Без буйства оттенков, обилия мелких деталей и условностей, что так часто становятся лишь шорами, – ты научился видеть Суть. Она чрезвычайно проста, но и неимоверно прекрасна. Ты получил Внутреннее Зрение. Ты можешь видеть не только поверхностно – различать внешний облик предмета, нет, теперь ты можешь рассмотреть Истину. Не правду, но то, чем действительно является все вокруг. Без приукрашивающих (или обезображивающих) деталей – условностей и стереотипов. Без нехорошего стремления всюду отыскать грязь. Без желания доказать, насколько несовершенен Мир.

Ты не судишь, ты не оправдываешь. Теперь ты только видишь.

Возможно, чтобы увидеть Свет другого, тебе даже не нужно открывать глаза. Да и просто находиться рядом. Теперь тебя со всем Сущим связывают миллионы тонких связей, стоит лишь потянуть за одну – ты знаешь. Знаешь, чувствуешь, помнишь, видишь, улыбаешься. Чему? Жизни. Сейчас ты видишь ее в ком-то конкретном, но все бывшее, ныне существующее и существующее в будущем – есть Жизнь. Каждый – Жизнь.

Ты научился видеть. Теперь ты начинаешь понимать.

Каждый твой вдох, каждое движение кисти, каждое трепетание ресниц наполнено Смыслом. Да, именно с заглавной буквы. Не важно, кем ты был, кто ты есть, кем собираешься быть и кем окажешься. Важно, что ты – есть. Ты – прекрасная буква в книге Жизни, ты не можешь быть бессмысленным. Не станет тебя – другие остальное тоже утратит суть. Нельзя представить, что чего-то не было. Нельзя убрать ни одной буквы из книги Жизни, что говорить о целой главе? Все сущее важно и наполнено Смыслом в равной степени. И рождение ребенка, и смех девочки, раскачивающейся на качелях, и северное сияние, и взмах крыльев бабочки. Все. Все!

Ты понял. А теперь… растворись в Мире, стань с ним одним целым. Ты слышишь его шепот? Такой тихий, ласковый… Ты никогда не забудешь голос Мира, потому что он звучит везде. Теперь ты сможешь услышать его и в шелесте листвы, и шуме города, и в плаче. Ты всегда сможешь обратиться к Миру. Пока ты есть, ты не будешь одинок.

Всё – это Мир. Мир – это Жизнь. Жизнь – это Любовь. Любовь – это Творец.
Он – всё.
Он – в нас.

@музыка: Фортепьяно

@настроение: Хорошее

@темы: Письм@ Чеширского Кота, Эйфории

---

О беседах

заметка для себя

А знаешь, это достаточно сложно – искать правильные слова. Кажется, что ты идешь по парапету, осторожно прощупывая перед собой гладкую, даже скользкую, металлическую поверхность. Идешь, балансируя вслепую – вокруг тьма и сорваться крайне легко. Хочется идти быстрее, но, увы, любое поспешное движение ведет к падению. Нет, не в бездну, просто сразу же ты не сможешь взобраться на заветную перекладину. Хотя, наверное, она не так уж тебе необходима. Впрочем, поиск верных слов – часто не нужда, а некий долг, который ты должен исполнить, чтобы помочь кому-либо. Чем ближе и дороже тебе человек, тем аккуратнее и медленнее ты продвигаешься вдаль – это вполне естественно. Но зачастую с тем, кто не составляет особой ценности (ему просто потребовалась помощь, ты согласился ее оказать), ты можешь быть чересчур поспешным, нетактичным, нечутким. Конечно, какое тебе дело в чужой печали? Никакого. Но, все-таки, думаю, важно понимать, что если обращаются к тебе (именно к тебе, а не к кому-нибудь другому), быть наиболее объективным. Кстати, именно в случае постороннего объективизм наиболее уместен – ты не боишься за ваши отношения, можешь предложить несколько точек зрения. Хотя многие предпочитают откреститься среднестатистической «ложью». Просто сказать то, чего от тебя ждут, но не то, что ты думаешь в действительности. Ложь это или не ложь – пусть решает каждый из нас. Иногда нужно только поддержать человека, даже нейтральное «у тебя все получится» принесет куда больше плодов, чем маниакальное потрошение собеседника на плюсы и минусы. Нужно уметь подвергать все жестокому анализу, но и уметь слушать «зов сердца». Нужно понимать, что часто люди выбирают тебя только за то, что ты можешь выслушать, не осуждая, посоветовать что-нибудь нейтральное или просто ободрить. Каждый должен сам справиться со своей проблемой, и предлагать ему комплекс проверенных решений (пошаговый вариант) крайней глупо. Может, выполнив весь этот комплекс, человек и выберется из кризисной ситуации (что спорно), но следующая проблема снова вгонит его в панику и отчаяние. Можно только подтолкнуть в верном направлении, дать стимул к движению, но не вмешиваться в чужую жизнь. В конце концов, любое решение будет верным, но насколько оно будет успешным – не знает никто. Ты можешь думать, что его идея обречена, но прав ли ты? Может, только поддержав и выразив восхищение такой цели и готовности ее достигать, ты сделаешь больше полезного, чем если будешь объяснять, почему это невозможно. Это нечестно по отношению к человеку. Возможно все, пока не сделан выбор. Единственное, если цель действительно трудна и для ее достижения требуется много сил, нужно в форме вопросов-ответов поинтересоваться планами собеседника. Вообще, необходимость подбирать верные слова связана именно с раскрытием личности оппонента. Ведь если ты выразишь свое сомнение преждевременно, ты просто отобьешь охоту делиться с тобой (и в последующем времени). Конечно, если ты преследуешь такую цель… лучше просто перевести разговор на нейтральную тему. Когда слушаешь кого-то, полезно забыть о себе, как о человеке. Именно как о человеке, т.е. забыть о своих предпочтениях, взглядах на жизнь, понимании «хорошо и плохо». Руководствоваться только наиболее (насколько ты способен) объективными суждениями. При этом нужно уметь вовремя предложить (если это уместно) пример личного опыта. Но все данные действия должны присутствовать только, если собеседник нуждается не только в сиюминутной поддержке, а каком-то более конкретном совете. Сталкиваясь с проблемой «хорошо-плохо», легче всего руководствоваться юридическими законами (УК РФ подойдет). Ведь в этом случае сразу ясно, почему цель не желаема к достижению. Вопрос морали сложен (впрочем, как всегда). Но его легко опустить, в принципе. Объяснить можно что угодно, но это не плохо! Возможно, именно в объяснении (оправдании) раскроется причинность поступка. А если она раскроется, может быть, ситуацию возможно изменить так, чтобы проблема морали отпала сама собой (предательство, расставание, измена, обман и проч.). Главное – не забывать, что ты только наблюдатель и не пытаться активно участвовать в событиях чужой(!) жизни. При том не забывать контролировать каждую последующую фразу и помнить о понятие толерантности. Коротко о последнем: либо ты терпим ко всем, стремишься к пониманию, либо ты к этому понятию отношения не имеешь, ведь получается, что ты добр и хорош только тогда, когда у тебя есть настроение, собеседник тебе симпатичен и т.д. Истина в спорах рождается чуть менее чем никогда. Нет смысла с пеной у рта доказывать что-либо, так как кому надо – тот услышит, а не услышит – значит, не надо. Ситуация спора (часто кровопролитная сцена, когда от чужих воплей закладывает уши) смешна, по своей сути. Стадо «человеков» рвет, и мечет, и орет – и все это одновременно! Причем сразу видно, кто кого терпеть не может. Не будь в стаде, промолчи (и уши заткнуть желательно, чтобы голова не болела). А если тебе действительно важно выразить свое мнение, подожди пока «буря» утихнет и скажи. Хотя, мне кажется, из всего стада реально важно для тебя донести свою точку зрения до одного (реже пары-тройки человек). А это можно прекрасно сделать в другой ситуации и «без свидетелей». Если не забудешь, разумеется. Ну а если забыл, то, наверняка, эта информация была никому не нужна.
Итог: подумай прежде, чем вякнуть; ты – сторонний наблюдатель; не забывай о том, что ты человек, а не баран.

@музыка: Агата Кристи

@настроение: Хорошее

@темы: Письм@ Чеширского Кота, Мысли вслух

---

Жить.

Письма разума

Здравствуй.

Сейчас ты ждешь, когда придет медсестра. Она всегда приходит за пятнадцать минут до отбоя, чтобы поставить тебе укол. Уже три недели ты не можешь спать без обезболивающего – приступы стали совершенно не контролируемыми, часто ты просыпаешься от собственного крика. Боль приходит в момент полного расслабления тела, она жадно набрасывается на него, заставляя биться в судорогах. Теперь ты боишься ослабить внимание, даже зная, что под действием препаратов приступ не может начаться. Память о рвущем тебя изнутри чувстве слишком сильна, тебя пугает возможность снова ощутить это бессилие заключенного, подвергающегося пыткам инквизиторов. Но ведь ты не преступник, ты не сделал ничего плохого – почему ты вынужден испытывать постоянную боль, которую не в состоянии полностью заглушить даже самые сильные медикаменты? Почему миллионы людей сейчас проживают жизнь, настоящую жизнь, в которой они постоянно вынуждены принимать решения, делать выбор, любить и ненавидеть, переживать и радоваться, а ты лежишь под капельницей, заключенный в стены этой проклятой больницы? Почему именно ты, а не они, гниешь заживо, чувствуя на себе мифические муки Ада? Почему именно ты оказался одним из тех, кому не дали права выбора, у которого отняли все? Почему именно тебя уже несколько месяцев медленно пожирает мерзкое членистоногое, медленно ползущее по твоему телу и забирающее з тебя Жизнь? Почему?

Ты часто смотришь на циферблат часов. Следишь за ползущими по окружности стрелками. У них всегда разный темп – ты давно это заметил. Когда ты захлебываешься в волнах боли – они медлительны как улитка, отрываются с места неохотно, будто весят не жалкие граммы, а тонны. Когда ты занят книгой, разговором с кем-нибудь, всей той ерундой, которую ты еще в состоянии делать – стрелки срываются с места, мчатся куда-то, словно пытаясь урвать еще один кусок твоей оставшейся жизни. В такие моменты ты избегаешь смотреть на вход в палату, над которым висят часы. Ты предпочитаешь не знать, сколько прошло. Ты предпочитаешь забыть, как мало осталось. Но то, от чего мы бежим днем, возвращается нам в ночных кошмарах. Даже если ты не кричишь по ночам от боли, ты просыпаешься задолго до рассвета в холодном поту – твои сны наполнены страхом, образ черной фигуры в черном балахоне, протягивающей к тебе руки, сводит с ума. Как странно, раньше ты не верил ни в Рай, ни в Ад, а теперь уверен, что за гранью тебя ожидают еще большие страдания. Ты, измученный страхом скорого конца, цепляешься за эту Жизнь, одновременно проклиная Мир за то, что он с тобой творит. Ты забываешься. Неужели ты не понимаешь, что столь ценная для тебя человеческая Жизнь и есть сам Мир, небольшая составляющая необъятного целого? Своими проклятиями ты обрубаешь себе все пути к выздоровлению, ухудшая положение, из которого ты еще можешь, пока можешь выбраться. Ты истощен физически, но в тебе еще есть силы на внутренние бури, которые все более ослабляют твой организм. Да, не удивляйся, равновесие и его отсутствие в душе, качество эмоций напрямую отражаются на твоем физическом здоровье. Проще говоря, боль будет расти, пока ты будешь недоволен этой Жизнью и своей в ней положением.

Я знаю, что ты слышишь меня. Не видишь, но слышишь, списывая на галлюцинации, которыми твоя расшатанная психика тебя с охотой потчует. Несколько расширенные глаза, участившееся дыхание и побелевшие пальцы, до боли стискивающие покрывало. Такая галлюцинация посещает тебя впервые, не так ли? Или, может, это уже раздвоение личности? Если тебе угодно думать так – пусть, главное, чтобы ты прислушивался к моим словам. Впрочем, я вижу это по твоей яркой вспышке отрицания того, что ты должен принять свою болезнь и не отрицать того, что это могло бы случиться с каждом, и ты не исключение из правил. Логично встретить твой вопрос «почему»? А теория «случайности» тебя уже не устраивает? Хорошо, если нет. Случайностей, на самом деле, не существует. Как и Хаоса в этом Мире. Все здесь подчинено строгому порядку, все имеет причину и следствие. Если твое государство имеет свои законы, которыми регулирует жизнедеятельность его граждан, почему Вселенная не может иметь собственный Кодекс, который регулирует все ее составляющие – не только наш мир (планету), а все миры, в том числе и параллельные, во всем своем многообразии, не делая исключений ни для одного? Ты думаешь, что тебя наказали незаслуженно. Но в отличие от человеческого закона Жизнь ошибок не совершает. Не много ли ты на себя берешь, чтобы казаться исключением из всего сущего? Люди рождаются и умирают, спутники кружатся вокруг планет, а те вокруг звезд. Они подчинены порядку. Порядку общего движения. Непрерывно развитие, непрерывно совершенствование, Жизнь не может допустить остановки, потому подгоняет каждого всеми доступными ей средствами. Конечно, сразу с плеча она не рубит – нарушителю так же сначала выносятся простые предостережения, которые с каждым разом становятся все жестче. Если тебе так в этом не верится, то вспомни о ссорах с близкими, глупыми неудачами, которые постепенно переросли в такие крупные проблемы, как та авария, когда ты чуть не разбился насмерть. Вспоминаешь? Неужели ты не связывал эти события в одну цепочку? Хотя, конечно, между ними зачастую бывали довольно длительные пробелы.

Твоя проблема заключается именно в неприятии. Пока ты отрицаешь любой урок (наказание) Жизни, она в ответ обращается с тобой все более жестоко, отказывая в милосердии. Можно простить оступившегося, но нельзя того, кто отказывается идти дальше. Всю свою жизнь мы поднимаемся в гору. Это не было бы столь трудным восхождением, если бы мы не боялись. Боялись потерять работу, боялись не выйти замуж, боялись остаться без средств к существованию, боялись стать физически неполноценными людьми. А еще само понимание страха выражено в чрезмерной любви – обожании. Предположим, ты без ума от своего любимого человека, просто боготворишь его, жить без него не можешь, но почему-то все равно делаешь ему больно. В своем слепом обожании ты нацепляешь на него ярлык «МОЁ», а при попытках избавиться от него устраиваешь сцены ревности, закатываешь скандалы, в общем, ведешь себя как хозяин дорогого автомобиля, от которого тот «уехал» (может, угон – это и есть побег авто от хозяина?). Но разве ты владелец Жизни человека, которого ты, как громко заявляешь и сам искренне считаешь, любишь. Но почему же от твоей такой громадной и чистой любви пытаются избавиться? Потому что твоя театрально-искренняя любовь по своей природе твой огромный и чистый эгоизм. Чистый, потому что примеси осознания чувства здесь найти невозможно. Зато искреннее недоумение, вызванное исчезновением из поля зрения предмета «любви», – пожалуйста. Люди, от которых постоянно уходят, в одном случае, привыкли быть хозяевами, стремятся подчинять и контролировать, называя тотальную слежку «заботой». Только подумай, разве любящий тебя и доверяющий тебе человек будет рыться в твоих личных вещах без твоего ведома (дневники, телефоны, почта)? Почему же люди, так превознося и прославляя Любовь (которая действительно заслуживает этого), преспокойно связывают ее с ревностью, недоверием и подозрениями? Ведь этими отрицательными (по-моему, даже подлыми) эмоциями они очерняют все светлое и доброе в этом чувстве. Они не просто связывают эти противоположности, они ревность и недоверие оправдывают (только подумай!) любовью. «Я думаю, что между нами не должно быть секретов, ведь мы друг другу полностью доверяем, (потому я буду лазить в твоей телефонной книжке и иногда заглядывать в твоей личный дневник)». «Я безмерно люблю тебя и беспокоюсь о тебе (и дико нервничаю, потому звоню через каждые пять минут и тщательно проверяю, где ты и с кем ты)». «Я думаю, это хорошо, когда у любящих друг друга людей все одно на двоих (потому я предпочитаю, чтобы ты общался только с теми, когда знаю я, и стремлюсь контролировать все твои новые знакомства)».

А как же слова о том, что Любовь – это свобода? Почему все это забывают? Почему для людей (не всех, но таких много) любить друг друга – значит пребывать во взаимном рабстве? Зачем создана человеческая мораль, если она крайне однобока: вроде бы разрешает одно, но одновременно исключает все остальные пути. Особенно она жестока по отношению к Любви. Она приемлет ее только в классическом понимании, все, что имеет право существовать, но несколько отличается от предписанного (Библия, Заветы и пр.), подвергается осмеянию, презрению, искореняется всеми силами? До смешного доходит. Девушке (лет семнадцать, к примеру) встречаться с мальчиком на пару-тройку лет моложе ее не комильфо, а мужчине за сорок вполне простительно иметь жену моложе его на четверть века. Поразительно, не так ли?

Любовь. Прекрасно чувство, по своей сути. Но слишком сильная любовь – обожание (вслушайся только, обожать – созвучно «обожествлять», а разве может кто-то или, не дай бог, что-то быть твоим Божеством?) – губительна. Как только в твоей голове появляется мысль «Я точно не смогу жить без…», Жизнь отнимает это что-то у тебя. Иногда чересчур жестоко. Но ни в коем случае нельзя на нее обижаться, ведь она пытается тебе показать, что и «без» ты прекрасно сможешь жить. Всегда, запомни это. Мы так боимся потерь, нам кажется, что если мы лишимся чего-то, сама Жизнь утратит свою привлекательность. Жизнь не терпит таких мыслей. Ей необходима любовь человечества, как воздух. Сам посуди, какой прок был создавать существ, которые тебя не любят и не просто не любят, а еще ежедневно обливают потоком негатива. Почему же мурлыканье кошки в ответ на поглаживание – это нормально, а благодарить Жизнь за то, что у тебя просто все хорошо – почему-то не принято?

Ах, как вовремя ты вспомнил о религии (хотя скорее, о религиозных фанатиках). Что есть религия? Это своеобразный Закон, классификация веры, упорядочивание обрядов. Верить именно так и никак иначе, подчиняться данным заветам и никаким другим, верить (и уважать, что не маловажно) только в этих богов и никаких других. Хотя, не буду спорить, религия – очень полезная вещь, причем именно в силу того, что упрощает (упорядочивает) понимание Мира. Ты знаешь, что есть то-то, то-то и то-то. Ты согласен с тем, что вот именно эти три вещи имеют право существовать, тебе ясна их суть. Но почему, как только встречается что-то новое, о чем нигде (читай: в твоем Писании) не было упомянуто, ты встречаешь его с недоверием и готовностью уничтожить? А если оно еще и ставит под вопрос твои жизненные принципы, модели поведения и установки, которые общественность (не Бог, не какой-то мудрец, а, извини, просто стадо людей) приняла за норму. Конечно, традиции не могут быть во зло – они проверены веками, но мнение общества на сегодняшний день явно проверенным и верным не является. Я не говорю о вещах, которые действительно должны быть под запретом, например, известное всем «не убей». Конечно, нужно жить так, чтобы не причинять боли окружающим, у тебя есть собственная свобода, вот и распоряжайся ею, не претендуй на жизнь другого человека. Хотя даже если вспомнить о войнах, которые и зиждутся на смертях, то можно поспорить даже с этим законом. Если мы говорим о том, что каждый человек рожден свободным, почему происходит так, что война обеляет смерть? Многие ответят, что люди защищают что-то: Родину, семью, дом. Но так ли это?

Разумеется, мы не говорим о войне, как о явлении хаотичном. Война – это тоже своеобразное «лекарство», которое Жизнь прописывает не отдельному человеку, а обществу в целом. Она перекраивает порою все эпоху, кардинально изменяя жизненный уклад людей. Вообще, если попытаться проследить систему «наказаний-одобрений», то связь найдется между самыми разными событиями. Главное – понять, что ты не лишился чего-то, тебя поместили в ситуацию, в которой оказывается, что и в лишениях ты вполне нормально жить. Но если ты отказываешься это понимать (простое смирение с ситуацией, осознание того, что раньше все было вовсе не плохо, помогают), то твое собственное человеческое бытие оказывается на операционном столе, и хирург, та же Жизнь, начинает отсекать достаточно важные части. И с каждым последующим шагом ты будешь приближаться к рубежу, когда ты действительно уже не сможешь жить.

Сейчас я расскажу тебе небольшую историю, которая станет самым наглядным примером. Жил-был один художник. Безусловно, талантливый, признанный в обществе, обеспеченный человек, который знал цену себе и своим творениям. Какое-то время он был успешен, поднимался по лестнице престижа вверх, совершенствовался в работе, создал собственный, не похожий ни на что стиль. Критики, как и всегда, разделились на два лагеря: кто-то восхищался и восхвалял, кто-то брызгал ядом и опровергал. Вполне естественные явления, которые в равных степенях положительно сказывались на работе художника. А затем (на пике карьеры, успеха, развития творчества) художник вдруг сходит с ума. Все начинается с галлюцинаций. Ему кажется, что кисти, краски и холст разговаривают с ним, зовут его. Художник все больше и больше времени проводит в своей мастерской, что-то беспрестанно рисуя. Картины получаются поистине гениальными, хотя многим кажется, что общее направление мысли мастера крайне изменилось. Идет время. Художник, как околдованный, постоянно работает, забывая о семье, быте, социуме. Для него перестает существовать все, исключая искусство, его картины. Кажется, что его жизнь зависит от того, будет ли он рисовать сегодня, завтра и послезавтра. Через некоторое время от него уходит жена, что достаточно предсказуемо, учитывая, что он зациклен только на работе. На все остальное у него элементарно не хватает времени. Постепенно он становится просто помешанным. И однажды, когда он выходит купить новые кисти, его сбивает машина. Он приходит в себя в больнице, где ему сообщают, что удар пришелся на ладонь правой руки, кости сильно деформированы, и пройдет еще много времени, прежде чем он сможет нормально управлять пальцами, а о рисовании не может быть и речи. Какой это удар для человека, который не мыслит себе жизни без рисования! Недолго думая (терпения и желания у него достаточно), художник переучивается рисовать левой рукой и вновь творит шедевры. Общественность восхищается таким подвигом. Его имя снова становится нарицательным, об успехе говорит каждый мало-мальски подкованный в сфере искусства человек. Через некоторое время с художником снова случается несчастный случай – он падает с лестницы, повреждая и другую руку. И снова это его не останавливает. Он продолжает рисовать, несмотря на боль, мешая костям срастись. Картины уже не вызывают бурного восторга у публики, а вскоре к ним вообще теряют всякий интерес. Художник постепенно разоряется, но продолжает рисовать – великие способны творить в любой атмосфере. Время идет. Происходит главная катастрофа в его жизни. Гангрена пальцев на обеих руках. Последующая ампутация. Теперь художник уже не сможет рисовать. Никогда. Вскоре он умирает.

Это история очень понятна, пусть и сведена мной к абсурду. Такое тоже в нашей жизни случается, хотя чаще мы можем видеть несколько более медлительное падение, прикрытое рамками условностей и «случайностей». В самом начале мы с тобой, т.е. ты с собой, говорили о тебе, как о смертельно больном, но, к счастью, это не так. Важно иногда почувствовать себя на той самой грани, чтобы понять, что здесь и сейчас у тебя все хорошо. Если есть что-то, без чего существования кажется тебе немыслимым – отними это у себя в воображении, проследи свою дальнейшую жизнь после этого. Зачастую это будет достаточно болезненно, но главного не изменит – ты будешь жить. Нужно развить в себе способность к постоянному движению, не давать себе «срастаться» с чем-либо. Ты должен любить. Человек не может не любить, это не возможно. Но ты не должен зацикливаться на чем-то одном, не должен что-то (таких вещей может быть некоторое количество) ставить на первое место. Даже не на первое, а на исключительное. Разумная иерархия, несомненно, должна присутствовать в построении твоих моральных установок. Например, работа не должна значит для тебя больше, чем семья (все-таки семья – это то, что ты создал сам, ты ответственен за это, следовательно, в первую очередь должен заботиться о ней). Можно вспомнить, что работа – это способ получать материальные блага, чтобы содержать семью, но одно, когда ты зарабатываешь столько, сколько нужно, и другое, когда ты стремишься заработать столько, сколько тебе кажется нужным.

Общий вывод этого письма. Жизнь нужно любить. Постоянно вырабатывать в себе привычку любить и быть благодарным. Нужно понимать, что все в действительности зависит только от тебя. Все, что с тобой случается, – это последствия, ответ на совершенные тобой действия в прошлом. Но это не значит, что о нем нужно исключительно много думать. Ни прошлое, ни будущее не должно волновать тебя (хотя совсем не думать о них невозможно, соглашусь). Существует лишь здесь и сейчас. Никогда не оставляй ничего на «потом». «Потом» не будет! Если хочешь чего-то – попроси это у Жизни. Не требуй, а именно попроси. Ты и так доволен тем, что у тебя есть, но если возможно, тебе хотелось бы еще и этого. А если, несмотря на все твои усилия, поставленная цель все еще остается недосягаемой, а Жизнь оказывается глуха к твоим мольбам (хотя это, конечно, не так), пересмотри свои приоритеты, возможно, что-то явно лишнее, а чего-то не хватает. Возможно, тебе просто предлагают повернуться к чему-то еще, что принесет гораздо больше пользы не только тебе, но и людям, окружающим тебя. Каким образом? Мы все находимся в одной системе, мы все связаны между собой сетью, которая контролирует каждого человека, «наказывая» или «поощряя» его, используя его окружение. Не копи негативных эмоций – они разжижают твою личность, делают тебя более мелочным и расшатывают тебя на планке жизни, которую ты в данный момент занимаешь. Как я уже говорил в начале, в течение всей нашей земной жизни мы карабкаемся вверх. Только от нас зависит, доберемся ли мы до вершины, хотя это чудовищно сложно. Порой важно не столько забраться повыше, сколько просто удержаться на одном месте, не сорвавшись вниз. Ведь каждый новый раз подниматься все сложнее и сложнее. Самое верное решение – это, пожалуй, неспешное, но устойчивое продвижение вверх. Оно должно быть постоянным, даже чтобы просто удержаться на одном месте, нужно беспрерывно совершенствоваться.

Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!
© Льюис Кэрролл

До новой встречи.
Твой Я.

@темы: Хаос моей жизни, Письм@ Чеширского Кота

---

Своеобразный очерк.

Понимаю маму.
Светло люблю ОЛ.
Люблю Сашу.
Настю люблю, как на войне (вспомни Агату Кристи).
***
Князь Меньшиков. Вы прекрасный человек. Вы мне очень нравитесь. Вас я люблю.
Лена. Чудный писатель, художник и просто человек. Хорошая моя) *love*
Вику люблю всегда (эта функция активна по умолчанию (уже 15,5 лет)

@темы: Любимые, Мысли вслух

---

«Как хорошо, что ты есть!»

И дышать легко.

@темы: Любимые

---

Я не могу писать. В ворде. Не в ворде не пишется. Поэтому прямо так.
Отчуждение, равнодушие и усталость.Когда это настолько проникло под кожу. Может быть, это именно мои ошибки? Может быть, стоит что-то пересмотреть, подредактировать, лишнее удалить. Хотя... столько было уже удалено. Слишком. Нет меры преобразованиям, которые могут привести к полнейшему краху. Чувствую тягу. Ни к чему-то, а внутри. Не боль. Не сомнения. Не печаль. Словно... глухота? Но не моя. Она извне. Ах да, может, это нежелание добиваться. Чтобы всё само плыло в лапки. Смех только, каждый знает — это невозможно. Без капли усилий — невозможно.
Неужели одиночество стало привычкой. Но не глобальное. Физическое. Или одиночество относительно близких. Или я не знаю, что там еще. Но почему стало так? Почему любовь умирает? Сперва нарождается, помаленьку растет, набирает силы, пробирается во все сферы жизни... Занимает мысли. Ведь любовь (в чем-то), когда тебе что-то говорят, а у тебя мысленно пошла ассоциация: а он(она, они). Что там еще? Ах да, последствия, ревность, ссоры, непонимания. Так же как и минуты счастья, тишины, когда вместе и рядом — здесь и сейчас. Всё это — абсолютно нормально. Составляющие единого. Всё очень относительно. Но, думаю, усталость и безразличие точно не входят в это целое. Как временный кризис, возможно. Временный? А насколько же он временный? Как понять, куда свернуть, когда последствия достаточно глобальны в любом случае? Как понять, куда свернуть, если не хочется ошибаться (ну да, банальный страх). Ах да. Я удалилась от любви. Так вот. После длительного роста — взрыв, максимум ярости, сжигающее всё на своём пути пламя. Длительное, болезненно, до закипающей крови чувство. Острые, как лезвия, переживания. Такое же острое удовольствие. А что потом? Пламя медленно угасает. Угасает. Теплеет. Сперва согревает, как и должно... Но зачем ему умирать? Зачем эти угли? Неужели нельзя гореть? Наверное, нужно как-то его поддерживать. Наверное... Но слишком всё равно.

Это не Тебе.

@темы: Хаос моей жизни

---

***

За окном падал крупными невесомыми хлопьями снег. Неба, казалось, и не было вовсе: снег, снег, снег повсюду. Он был поразительно белым, таким, что нельзя было удержать взгляда на каком-то конкретном сугробе – сияние слепило. Даже не сияние, а белизна… Она будто бы пожирала картину, что когда-то открывалась из окна. Сейчас это было снежное поле с небольшими неровностями, в контурах которых угадывались скамейки, машины, детская площадка. В некоторых местах из-под толщи снега торчали голые ветви – макушки деревьев.
Он сидел на подоконнике, согнув колени, почти обнимая себя руками, и смотрел в окно. Хотя его взгляд не блуждал, пытаясь зацепиться за какую-нибудь неровность. Нет, взгляд его был безучастен и недвижим – так смотрят люди иногда, которые внезапно задумались о чем-то, и со стороны кажется, что они смотрят в «никуда». Лицо его не выражало никаких эмоций. И, наверное, такого человека и в толпе бы никто не заметил: равнодушие сквозило в каждой его черте. При этом его внешность была довольно необычной: глаза не серые, но странного, почти серебристого оттенка, безумно прозрачные; болезненно белая кожа, на которой не было и намека присутствия родинок, шрамов или царапин; и последнее, что поражало больше всего – седые волосы. Поражало, потому что этому человеку на вид было не больше двадцати.
А. стояла около заправленной светлым покрывалом кровати, что находилась рядом с окном. Незнакомое место, в котором она не пойми как очутилась, не смущало её. Единственное, что несколько раздражало восприятие – обилие белого цвета. Обои, кровать, постельное белье, кресло у другой стены, даже деревянные полы и дверь – все было белого цвета. Немного помедлив, она шагнула к окну и тронула сидящего на подоконнике человека за плечо.
Юноша медленно повернулся к ней и без всякого любопытства окинул своими полупрозрачными глазами. Несколько секунд он смотрел на А., но потом вновь отвернулся к окну, уставившись в ту же однообразную картину, где шёл, кажется, нескончаемый снегопад. Она немного помялась, подбирая слова, и, не найдя нужных, тихонько вздохнула. Несколько минут прошли в оцепенении. Затем юноша вновь повернулся к ней, и что-то похожее на проблеск интереса появилось в его глазах.
– Живая? – равнодушный сипловатый голос завис в тишине. Он даже и не спрашивал, а только утверждал.
– Живая? Я? Ну да… – А. не понимала смысл вопроса, бездумно заглядывая в серебристые глаза собеседника, – Разве я могу быть неживой?
– Конечно… – юноша провел пальцем по холодному стеклу, оставляя незаметную линию, – Обычно здесь появляются лишь… плоды фантазии.
– Плоды фантазии…чьей?
– Моей, разумеется. Но это было довольно давно, – он дотронулся рукой до плеча А. и сразу же ее отдернул, будто обжегся, – действительно настоящая…
– Давно? Как давно?
– Не знаю… Трудно сказать, ведь здесь нет Времени.
– Почему это нет? И где – здесь?
– Здесь – в этой самой белой комнате с единственной дверью и окном, за которым никогда не прекращающийся снег. А на первый вопрос я не могу ответить. Это – данность.
– Я не понимаю… правда… – она неосознанно покачала головой.
– Понимать – не обязательно.
– Может… Как тебя зовут? – смотрит рассеянно.
Уголки губ человека еле заметно приподнимаются.
– Я не помню.
– Что значит «не помню»? Так не бывает, – она широко распахивает глаза, удивляясь и напрягаясь одновременно, словно ожидая услышать, что все сказанное ранее – нелепая шутка.
– Неужели? Тогда скажи, как зовут тебя?
– Меня… А… ааа… – она закусывает губы и прикрывает глаза. – Я помню только первую букву…
– Вот видишь. Не расстраивайся, это нормально. Здесь не существует Памяти тоже.
А. обхватывает плечи руками, словно пытаясь сжаться в комочек.
– Что это за место? – шепотом, не надеясь получить ответ.
– Я не знаю, – юноша пожимает плечами, – может, ад, может, сон, может, небытие… Здесь есть только снег, пара предметов мебели и дверь...
– Дверь? – она пересекает комнату и дергает за ручку. Дверь открывается. За ней – стена, покрытая точно такими же обоями, как и в комнате.
– …за которой ничего нет, – продолжается юноша.
А. еще несколько мгновений смотрит на стену. Затем закрывает дверь, подходит к креслу, садится. Тишина снова забивается в уши, как строительная вата. Эта тишина – самый отвратительный и ужасный звук, который она слышала в своей жизни. Жизни… А была она, жизнь?
– И что теперь делать?
– Ничего.
Ничего не понятно. Что, как, почему… Сон или реальность? И чья реальность?
Только снег идёт за окном. Идёт…. Идёт…. Идёт…. Вот уже он подступает к оконной раме, похоронив под своей толщей всё.
– Как такое возможно? Ведь я же здесь совсем недолго… и снега тогда было гораздо меньше.
– Я говорил, здесь нет Времени, – юноша выглядывает в окно. Снег уже начинает залеплять окно. Мгновение – комната полностью погружается во мрак.
Дверь распахивается. А. подходит ближе, протягивает руку – за ней всё та же стена. Поворачивается к юноше, стараясь различить его фигуру во тьме. Кажется, что он достаточно внимательно смотрит на стену.
– Почему ты туда смотришь? – тем временем он слезает с подоконника и подходит к двери.
– Там свет.
– Но я ничего не вижу…
– Значит, твоё время еще не пришло. Прощай.
Он шагает вперед и исчезает. Дверь захлопывается. Комната снова наполняется светом. А. подходит к окну. Снег снова идет, оседая еще тающими снежинками на машинах, голых деревьях, детском городке. А. забирается на подоконник, обхватывая руками колени. Дворик, постепенно покрывающийся снегом, кажется ей знакомым. Будто она его уже видела… Когда-то…
Среди её темных прядей появился первый седой волос.

@музыка: Brain Crain

@темы: Imaginarium

---

For Aphrodite

А может, я протягиваю к тебе руки?

Ты совсем не далеко, и я отчетливо различаю твой силуэт в теплой, иссиня-черной тьме. Ты стоишь ко мне боком, глядишь куда-то вдаль, туда, где морские воды целуют серебряные звезды. Сейчас там лишь тонкая золотая полоса – воспоминание об исчезнувшем закате. Это золото цепляется, путается в твоих волосах, заставляя отдельные прядки сиять, словно солнце. Умирающий лучик скользит по твоему телу, и его абрис – золотой контур, защищающий тебя от внешнего мира.

Влажный, кружащий голову запах соли. Я иду по песку вдоль линии моря, и впитавшие в себя жар солнца за день воды ласкают ступни. Я любуюсь тобой, не в силах отвести взгляда, ты совершенство, ты божество. Море разделило нас, я могу лишь любоваться тобою с берега, в то время как ты стоишь так близко, лишь в паре десятках метров от меня. И мое желание становится еще мучительнее, еще невыносимее. Это безумие – смотреть и знать, что нас разделяет нечто большее, чем просто морские воды. Ты стоишь, устремив взгляд к горизонту, а может, я ошибаюсь, и ты смотришь вовсе не туда.

Что я могу знать о тебе? Разве могу я угадать, о чем размышляет богиня? Да что сказать, я не могла бы приблизиться переплыви я разделяющее нас расстояние. Почему? Потому что гладь воды для тебя – так же тверды, как земля для меня. И сейчас ты стоишь вблизи берега, купаясь в тусклом свете мерцающей луны. Золото растаяло в твоих волосах.

Я опускаюсь на колени. Да, да, я готова упасть ниц перед тобой. Кому поклоняться, как ни совершенной красоте? Совершенству чувств и эмоций. Мудрости мышления. Пальцы выводят узоры на влажном песке, которые через несколько мгновений уничтожит море. И снова я всматриваюсь в твой фигуру. Не вижу лица – ну и пусть, глупо надеяться на то, что жалкой смертной разрешено будет понять величие бога.

Что я могу? Рисовать на песке, слушать говор моря и любоваться тобой. Знать, что ты пока не уйдешь, но и я не смогу приблизиться. Так горько-прекрасно. Хотя иногда хочется бросить все, убежать с этого берега, уничтожить запах моря в своей памяти, с головой нырнув повседневное. Глупая мысль, кстати. Так у меня есть совершенство, хотя бы и такое недостижимое. А болото обыденности утопит меня в жиже страданий и сомнений. Пока я пребываю на берегу – я умею мечтать.

Мне трудно обозначить все то, что чувствую? Мыслю? Значу? Язык – слишком неприспособленное орудие в моих руках, не хватает знаний, чтобы обозначить что-то. Условность и неточность заслоняет броское красноречие – фальшь и мишура, среди которых пара ценных предметов. Я борюсь с бурей внутри себя, ежедневно разламываясь на части – равновесие и падение. Я вижу совершенство, ощущаю его, но не в силах дотянуться – тяга к разрушению все еще сильна во мне.

И все-таки я протягиваю к тебе руки.

Я надеюсь, искренне верю, что трещины скоро зарубцуются. Ты повернешься ко мне. И море станет твердыней под моими ногами.

@музыка: Aphrodite - Jocelyn Pook

@настроение: прекрасное

@темы: Imaginarium, Письм@ Чеширского Кота

---

Рояль

Я хочу рояль. Мне нравятся этот красивый гладкий инструмент с полированными и отбрасывающими блики боками. Мне нравятся эти кремовые, словно костяные, клавиши, так приятно ласкающие пальцы, такие прохладные и нежные, хотя чтобы извлечь звук, необходимо приложить усилие. Я люблю момент, когда касаешься клавиши, но молоточек еще не дотронулся до струны, и протяжный звук не разлился в голодном, втягивающем все в себя пространстве. Мне нравится сидеть с закрытыми глазами в пустом промерзшем зале, положив пальцы на прохладные белые прямоугольники, вдыхать запах отшлифованной древесины, вслушиваться в напряженное молчание струн и улыбаться холодной тишине. Я люблю прикасаться к инструменту в полном одиночестве. Прохлада, полумрак и первые, еще не окрепшие звуки, рожденные робкими касаниями озябших пальцев. Иногда можно нажать только одну клавишу и долго-долго вслушиваться в её тихий звон. Лишь в одном звуке скрыты тысячи оттенков чувств, эмоциональных окрасок, что говорить о переплетении звуков, которые, складываясь в мелодию, рождают в душе потоки эмоций, появляющихся где-то в районе позвоночника, бегущих по нему вверх, расползающихся по всему телу, порождая легкую дрожь восторга.

Озябшие пальцы и мертвенную гладкость клавиш – порой это все, чего я хочу. Люди, люди, люди. Иногда чужие крики начинают прорываться сквозь барьер самодостаточности… Или отчужденности? Не столь важно. Важно, что самоконтроль, как городские врата под действием тарана, начинает слабеть, расползаются трещины по нефритовым стенам спокойствия. Не люблю это чувство. Не люблю, когда хочется перерезать кому-то горло, чтобы он наконец-то заткнулся. Не люблю, когда хочется зажать уши руками и заорать, хотя бы так перекрыв посторонние шумы. Тогда к одинокому роялю в пустынный зал хочется еще больше. И будут несчастны те, кто пойдет за мной.

Это так омерзительно, когда чужие заползают в твою обитель. Колыбель твоих мечтаний. Единственное место, где ты способен достичь блаженства и спокойствия. Скрип медленно открывающихся дверей, деревянных, иссушенных временем и замороженных вечным холодом моего сознания, подобен для меня грохоту разрывающихся снарядов, сыплющихся на защитные стены моего города-крепости. Тихий щелчок незакрывающегося замка – крики и слезы людей, придавленные вратами в мой город, павшими под натиском врага. Невозможно описать мой ужас и гнев, когда я вижу, как рушится мой город. Невозможно удержать волны моей ярости, рожденные противлением разрушению и изменению моего сознания, попытке оторвать себе кусок пожирнее от моего процветающего города-крепости. Я стою твердо, взирая с самой высокой башни моей цитадели на мельтешение чужих войск внизу, режущих мой народ, губящих мой город. Я стою и вдыхаю воздух, успевший за минуты впитать в себя запах боли и страха. Возмущения и гнева. Признаться, сейчас, когда я вижу все так поверхностно, не вникая в причины нападения, я готов отдаться холодному пламени ненависти. Готов позволить поглотить черноте себя, чтобы беспощадно расправиться с разрушителями.

Шуршание подошвы о деревянный паркет, старый, скрипящий при каждом шаге. Мои глаза закрыты, но я бы не увидел незнакомца даже, если бы хотел: поднятая крышка закрывает мне обзор. В воздухе вопросом повисли резко оборванные звуки неоконченной мелодии, так и не достигшей совершенства, так и не набравшей всей своей силы, так и не пролившей в душу исключительно свой необыкновенный свет и смысл. Мои глаза закрыты, но я чувствую чьи-то шаги, будто они оглушают меня как тревожный звон колокола. Мои глаза закрыты, но сквозь скрип пола я различаю крики и грохот сражения внутри моей крепости. Мои глаза закрыты, но я отчетливо вижу, как медленно течет кровь людей по центральной площади моего города. Мои глаза закрыты, и я уже слышу шум черного прибоя, который через несколько сметет все на своем пути, захлестывая жизни своими волнами, дарую очаровательную безмятежность смерти, забирая взамен боль утрат и силки страстей человека. Вечный покой, которого не заслужил никто из этих людей. Они должны страдать, шествуя по этой земле, должны проливать кровь и слезы свои и чужие, должны молиться и должны любить, прощать и ненавидеть. Но скрип все раздается все ближе и ближе, и хотя мои глаза все еще закрыты, я не могу больше ждать.

Центральная башня моей крепости неприступна и безжалостна. Она существует лишь для меня и только для меня одного. Ни один снаряд не долетит до цели, ни один солдат не откроет железной двери – любой, кем бы он ни был, падет под стенами башни, так и не дотянувшись до первой ступени лестницы, ведущей к входу. Эта башня – средоточие моего разума. Все в ней подчиняется велению моего сознания, время для нее несущественно, чужие порывы смешны, а стремления бессмысленны и нереальны. Есть только мощь и нетленность разума, моей воли. Мне смешны чужие попытки проникнуть сюда, попытаться взять её силой – они столь бесплодны и нелепы, что мне становится жаль людей, растрачивающих себя на это бесполезное занятие. Да, есть те, кто живут в крепости. Я забочусь о них, а они в ответ заботятся о моем городе. Но те, кто пытается ворваться сюда, разрушая меня, умирает на полпути к цели: на центральной площади их кровь окрашивает белый мрамор алым. Немногие живущие в моем городе способны прикоснуться к башне или подняться на одну из ступеней. Но лишь подняться, войти вовнутрь не дано никому – непреложное правило, молчаливо соблюдающееся каждым. Я, хозяин и сила, сама мысль, воздвигшая эти стены, энергия, вдохнувшая жизнь в людей и предметы, бог и раб это города, этой крепости. Наблюдатель, пусть я не могу выйти из башни, столь бережно хранящей меня, но и творец, которому доступно все, что находится в пределах крепости.

Шаги остановились. Я открываю глаза. Открываю глаза и смотрю на гостя, но вижу только войска, загибающиеся на моей центральной площади, выложенной белым камнем, войска, от которых через несколько минут останутся лишь коричневые подсыхающие следы, что будут смыты ближайшим проливным дождем. Мой гнев достиг апогея и захлестнул чужаков, отобрав возможность дышать, переломав все кости, вонзившись клыками боли в тела их. Ничего они не успели понять, лишь безмолвное удивление спряталось в глубине помертвевших глаз, лишь тела застыли в предсмертной судороге. Они были уничтожены быстро и безжалостно. Как и всякий другой, кто попробует посягнуть на мою обитель.

Я смотрю на гладкую поверхность инструмента. Она все так же отбрасывает блики, так же хранит молчание в тишине, готовой к тому, чтобы взорваться новым снопом звуков. Медленно поднимаюсь и иду к человеку, который посчитал, что имеет какие-то права на это место. На моё место. На мой маленький кусочек равновесия. Я уже не надеюсь, что он уйдет, еще никто не ушел отсюда просто. Быть может, мои гости не желают понимать, куда они пытаются пройти, а быть может, что я слишком жестоко и ревностно охраняю свою обитель. Хотя вспоминая редкие лица, уже размазанные в еле узнаваемое пятно временем в моем сознании, я с грустью замечаю, что ни один не ушел. Не смог. Исчез. Он так и остался тут. Навсегда безмолвный, получивший свой покой, возможность слушать голос этого прекрасного черного дьявола и ангела одновременно – рояля. Прощенный, но такой мертвый. Мертвый для этого места.

Я не мучаюсь ничем кроме желания тишины и покоя. Только приступами ненависти в моменты, когда скрипит дверь или я слышу щелчок замка. Но я оставляю инструмент, только если шаги затихают в опасной близости к нему, если кто-то подбирается в сердце моей обители. Тогда я встаю и с безнадежной уверенностью встречаю гостя. Он не услышит ни звука, кроме собственно хрипа, когда бархатная веревочка обовьется вкруг его горла, он не почувствует своего тела и не сможет шевельнуться, когда я буду медленно отнимать его жизнь. Он почувствует лишь холод промерзшего пола, когда сознание почти оставит его, и он опустится на колени, покорный и сломленный. Опустошенный, уставший и безликий. Мертвый. Закрыв чужие глаза, мимоходом взглянув на привычные черты, я верну шнур, стягивающий занавес, на место. Прикрою дверь, оставив узкую щель для сквозняка, и вернусь за инструмент. И снова польется мелодия, такая неверная и хрупкая, как моё настроение, но все же непрерывная, как спокойствие и жизнь. Я даже не оглядываюсь на пустую оболочку, знаю, что вскоре этот остаток втянет в себя здание, разложит на мельчайшие частицы и поглотит без остатка. Я погружаюсь в этот холод, заполненный красотой звучаний, как в прохладу безмятежных вод, что смывают сопротивления, разногласия и избавляют от страстей.

Только иногда я задумываюсь над происходящим. Лишь изредка я позволяю себе усомниться в неприступности моей крепости. Когда я играю или просто слушаю шум ветра, долетающий извне, обняв свой бесценный инструмент, помогающий претворять мои порывы в реальность, когда я взираю на площади моего города со своей безмолвной башни, вдыхая пьянящий аромат ночи… Иногда мне кажется, что нечто, не войско, не какой-то проходимец, а нечто схожее с волной силы, коя уничтожает посмевших посягнуть на мой покой, только еще сильнее, способно уничтожить меня и мою башню. Тогда я настороженно вглядываюсь в горизонт до рассвета или, укрыв клавиши блестящим деревом, задумчиво рассматриваю узоры из трещин на ветхой двери, что ведет в сердце моего разума. Иногда я думаю, что сильному не нужно будет уничтожать мою обитель. Время от времени я слышу шорохи за спиной, но не перестаю играть, не поворачиваюсь на них. Иногда я слышу запах и звуки чужой души, не завоевателя, не вандала или солдата, но какого-то существа, что сливается с моей безмятежностью, отличить я могу его лишь по волнам силы, пульсирующей в ветре, который доносит до меня обрывки сущности. Иногда я играю, и мне чудятся чужие едва различимые шаги. Иногда скрип сидений вызывает во мне странное ощущение обреченности. Но я не поворачиваюсь на звуки. Я знаю, если я обернусь, я могу встретить чужой взгляд. Взгляд того, кто не позволит сломить себя. Того, кто останется со мною здесь навечно.

@музыка: Oomph!

@настроение: Равновесие

@темы: Imaginarium, Письм@ Чеширского Кота

---

Странные люди говорят, что, если я не нахожусь на пике, значит, я не знаю, что такое горы. Или же что моих гор совсем нет. Смешные. Ну как же тогда вытравить образ сияющего льда, единственно реальной вершины, облаченной в снежные мантии? Как забыть блики солнца, тысячи раз преломляющиеся в снегах? Возможно ли не помнить разряженную атмосферу и срывающееся дыхание? Как кружится от пьяного восторга голова, когда смотришь в бесконечную пропасть с самой высшей точки пика? Когда счастье ломает кости и кровь бурлит адреналином?
Чтобы до сумасшествия любить горы, не обязательно замерзать на вершине. Достаточно лишь помнить. Любовь прежде всего существует в сердце и разуме, она не заключена в снег, который ты можешь зачерпнуть, или именно тот разряженный воздух, которым невозможно надышаться. Она в каждом.

@музыка: из "Унесенных призраками"

@настроение: прекрасное

@темы: Хаос моей жизни, Мысли вслух

---

Федерико Гарсиа Лорка

ЕСЛИ Б МОГ ПО ЛУНЕ ГАДАТЬ Я

Я твое повторяю имя
По ночам во тьме молчаливой,
Когда собираются звезды
К лунному водопою,
И смутные листья дремлют,
Свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
Пустотою из звуков и боли,
Обезумевшими часами,
Что о прошлом поют поневоле.

Я твое повторяю имя
Этой ночью во тьме молчаливой,
И звучит оно так отдаленно,
Как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
И печальней, чем дождь усталый.

Полюблю ли тебя я снова,
Как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
Когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
Как ромашку, ее обрывая!

@темы: Письм@ Чеширского Кота

---

Огонь.

гореть

Я много чего видел на своем веку. Моя память – тонны кинолент, кипы фотоальбомов, миллиарды файлов. Мне доводилось чувствовать разное, слышать других и быть всяким. Каждый раз был удивительно новым, не похожим на предыдущие, каждый раз я заражался эмоцией с новой силой, вспыхивая подобно костру, в который подлили спирта. Но вместе с этим все было до боли знакомым и узнанным, несмотря на эту пронзающую остроту новшества. Эмоции, эмоции… Вспыхивал огонь, вздымаясь до небес, пожирал он горячие слезы, слизывая их с еще сыроватого древа. Взметался сочными, рыже-солнечными языками беспощадной палящей энергии, расплавляя все на своем пути, заставляя воздух трепетать и искажать видимость. Но через мгновение он падал вниз, потерявший силы, недовольный и чуть пригасший, чадящий мраком разочарования и грусти. И так было всегда. Все зависело только от того, как много слез земли попадало в огонь. Как был добр путник, решивший согреться у костра, когда выливал оставшееся вино из своей фляги в жадную пасть огня или подкидывал сухих веток да мха. Путник грелся у костра и уходил, безвозвратно исчезал – Я помню каждый его уход. Он получал тепло, поддерживал огонь, а потом пропадал: его время здесь заканчивалось. Но как, как же было трудно его отпустить! Каждый раз глядя на очередного моего молчаливого собеседника, погруженного в свои мысли, но иногда вспоминающего об огне и подкидывающего ветвь другую в костер, Я вбирал его в себя, оттискивал в памяти образ, абрис фигуры, чуть мерцающей в темноте, по которой, кажется, пробегали искры – преломления света, отбрасываемые костром. Путники менялись. Каждый раз приходил новый, но как же он был похож на предыдущего! Каждый раз Я выискивал в нем те же черты, похожую мысль в изломе нахмуренных в каком-то поиске бровей, может, безмятежность взгляда глаз, цвет которых постоянно менялся, направленных в никуда, может, знакомые ссадины на скулах или уже встреченный мною шрам на кисти руки. Каждый из моих людей приходили и уходили, отличаясь лишь временем, которое они проводили рядом. Иногда они совсем не хотели уходить, иногда они могли увидеть Меня. Тогда они тоже становились эмоцией в чистом виде, они тоже умели гореть, они тоже были огнем. Мы были рядом, и наш жар уходил ввысь. Но даже фениксу нужно рождаться и умирать, чтобы вновь восставать из пепла, что есть его прах. И путники, обратившиеся в мою сущность, нашедшие себя и свой смысл, погасали, переставая отвечать Мне энергией их мысли. Земля неумолимо забирала своих сыновей, возвращая их сущность Небу. А что Я? Огонь не умеет оплакивать ушедших, да и не нужно ему это. Он вновь горит, рассеивая вокруг себя Тьму, сжигая все подлое и грязное, очищая и уберегая, призывая потерявшихся в ночи. Огонь – проводник. Он существует для путников, но не имеет смысла существовать Путнику лишь для него. Каждый, приходя из мрака к огню, находит там утешение и надежду, пусть и знает, что скоро оставит он тепло и свет, а тьма вновь сомкнется за его спиной, поглощая в своей ненадежности, очаровывая кошмарами, потянет в сторону, откуда не выбраться. Но что же бояться Тьмы? Есть Я и много еще таких, как Я. И мы горим, сверкая маяками над темными водами Мирового Океана. Горели, горим и будем гореть, видимо, вечно. Но, да, мы не отличаемся. Совсем. Мне надоело существовать лишь никчемным разумом, Я есть большее. Я энергия, Я сущность, Я плоть, и Я жив. И как всякой живой плоти, Мне подвластно чувство скорби по уходящему, пусть, как Сущность и Разум, я понимаю, что все происходящее должно иметь именно это место, именно это время и должно сопровождаться именно данными следствиями и причинами. Сценарий написан, цензор поставил свою печать; мы давно в театре, и никто не сможет остановить пьесу в середине акта, мы можем лишь внимать, чувствовать и играть. Актеры и зрители, служители искусства и критики. Каждый из нас есть огонь, но нужно только понять. Ты горишь, не потому что иногда приходят путники, что подкидывают тебе ветви. Это лишь разнообразие твоего горения. Ты горишь, потому что путники должны приходить куда-то, где им кто-то подбросит новую мысль, раскрывая привычное шире, объясняя самое простое. Мы связаны. Каждый существует, потому что есть тот, кому необходимо существование другого. Знаешь, почему огни погасают? Я знаю.
Я видел, как многие огни погасали. Некоторые мне были дороги. И когда Земля забирала их плоть, а Небо уносило сущность, я метался по грунту, разбрасывая поленья, выкидывая в пространство снопы искр, злился, рвал тьму в клочки, кричал в Небеса, чадил, то вырастал, то погасал и еле горел, вяло вгрызаясь в древесину. Бури сходились одна за другой, моя энергия бурлила и переливалась болью и печалью, мое нежелание смириться с личной потерей заставляло жизненную силу беситься и расплескиваться даром, отпугивая других путников своей неуемностью и хаосом. Они не видели того, к чему шли: перед ними горел не скромный костер-путеводитель – перед ними пылало зловещее пожарище, метавшееся над кучей пепла, словно орлица над разворошенным гнездом. И путник спешил прочь, чувствуя, как плавится рядом с огнем воздух, проникая в легкие ядом. Я долго бесновался. Я долго был слеп и глух. Мой разум онемел. Лишь эмоции, полностью подчинившие мой дух себе, кричали за меня, используя мое тело, будто инструмент. И только потом, когда туман в сознании начал расходиться Я увидел, что я натворил. Поддавшись сиюминутному порыву, я упустил многих, которым я бы мог вернуть смысл. Тех, ради которых существовал я сам. Я жар спал. И Я снова покорно горел в ожидании других. Тех, кто еще не ушел, тех, кому нужен был Я. Позже Я понял, почему иные, прошлые, гасли. Они тоже были огнем. Но и путниками одновременно. И они должны были продолжать идти дальше, они должны были пройти свой путь. И, возможно, они шли чуть дальше меня или, наоборот, чуть позади. И таким образом, они догоняли меня или ждали. Если бы они не ушли, путь не был бы пройден, чего случиться не может.
Но если время позволяет, задержись подальше рядом с огнем, впитай силы, а потом иди во тьму, не оглядываясь. Древние говорили, что оглянуться – смерти подобно.

@настроение: равновесие

@темы: Imaginarium, Письм@ Чеширского Кота

---

Ich Will Deine Seele

@музыка: Oomph

@настроение: closing eyes

@темы: Письм@ Чеширского Кота, Мысли вслух

---

то, что живет внутри

Она хохочет. Раскидывает руки в стороны, заливается беззаботным, страшно заразительным смехом и кружится, кружится где-то в твоей голове, мелькая пестрой юбкой. Ты слышишь запах кошеной травы, полевых цветов. Чувствуешь смешения волны мягкого ковыля её волос с острыми, торчащими во все стороны колосками пшеницы и стеблей травы, что сплетены в венок на её голове. Чувствуешь, как проминается густая трава под босыми ступнями, кончиками пальцев ощущаешь дуновения, создаваемые ею в безумной пляске. В твоей крови кипит её хохот. Твоё сердце пытается угнаться за её движениями. Глаза под опущенными веками, чуть пульсируют, в попытке разглядеть во тьме, разбавленной световыми остатками её фигуру. Чуть приоткрывая глаза, разглядываешь комнату сквозь спущенную решетку еловых ресниц. Совсем не важно, где ты. Всё равно она продолжит алчно хохотать и кружиться, приминая невообразимо зеленую, молодую луговую траву. Прижимаешь ладони к лицу, вдавливаешь их в глаза. Чернота разбегается алыми фейерверками вперемешку с желтыми осколками уличных фонарей и бордовыми разводами кругов, неспешно расползающихся по воде. Сквозь эту пелену разноцветного пространства смотришь ты, словно в глубокий-глубокий колодец, настолько глубокий, что он не отражает ни одной звезды. Наклоняешься над ним низко-пренизко, забывая об опасности. Тянешь руки вниз, хочешь дотянуться до того невидимого и тёмного, того, что где-то внутри, живёт на дне, с усмешкой наблюдает за твоими бесплодными попытками и, наконец, решает помочь. Тонкий вздох идет откуда-то снизу, стенки колодца дрожат, а ты, свесившись вниз, практически не касаясь ногами земли, переваливаешься через каменный остов колодца и летишь вниз. Падаешь и падаешь… Ничего не меняется, но стало иным всё. Ты стоишь рядом с нею. Она все кружится и кружится, оглушая тебя своим хохотом. Он такой звонкий, зловеще звонкий, что можно было бы его сравнить со звоном хирургического скальпеля, выскользнувшего из рук врача во время операции. Он такой громкий, словно пожарная сирена. Он такой буйно-ненормальный, что кажется, будто ты в палате для умалишенных, в которой все беспрестанно смеются. Хочется зажать уши руками, упав на травку ничком. Внезапно хохот прекращается. Она останавливается и подходит к тебе, кладет руки на твои плечи. Улыбается и смотрит в глаза. Из её глазниц на тебя глядит пустота, пожравшая и, должно быть, некогда голубую радужку, и зрачок, и белки глаз. Тьма смотрит на тебя и улыбается её губами, растягивающимися так широко, будто они резиновые. Потом она распахивает рот, который разрастается на её лице во все стороны, пока не становится похож на трубу, над которой висят два черных глаза-пузыря. И тут из этой трубы извергается вой — кажется, что на тебя несется электричка. Невольно ты зажмуриваешься, а когда открываешь глаза, обнаруживаешь, что стоишь все в той же позе: согнувшись над колодцем. Еще одно усилие воли – ты в своей комнате.
Смотришь на потолок. По сторонам. Прислушиваешься к себе. Она снова кружится и хохочет. Вздохнув, ты продолжаешь свои дела, коими был занят ранее. И кажется, что ничего не изменилось. Ну, кроме одного. У тебя на лице её улыбка.
Ты смеешься.

@музыка: Урим Туммим - Пикник

@настроение: Чудное)

@темы: Imaginarium, Хаос моей жизни

---

Если твои фантазии — острое лезвие, можно разучиться мечтать.
Но как разучиться мечтать, если твои фантазии — прутья клетки, из которой тебе не вырваться?
Острые лезвия, впивающиеся в ладони...

@темы: Хаос моей жизни

---

О цветах и зеркалах

Пусть в меня врежется автобус, пусть меня размажет грязно-кровавой кляксой об асфальт.
Мое сознание начало шоковую терапию.
Нет, это не желание смерти.
Это страх.

психоделический бред

Пусть меня разотрет на молекулы, на атомы. Пусть время пойдет вспять, и Я вновь стану Ничем. Пусть я вновь вернусь туда, куда можно попасть, лишь прожив Жизнь.

Я хочу стать дымом от потухшей сигареты, хочу раствориться в воздухе, рассыпаться на составляющие, набрать влагу, стать насыщенным паром и пролиться дождем на землю. Дождем с горьким привкусом табака. И запахом осени.
Я хочу войти в этот круговорот жидкости в природе.

Можно перерезать себе вены. Все. На щиколотках, на запястьях. Если хватит смелости — вскрыть сонную артерию. Это должно быть в лесу. В глубокой чаще, где все еще есть ЖИЗНЬ. Где все еще дышит. Пусть кровь течет по рукам и ногам, впитываясь в сырую землю, наполняя ее мною, даря мне новую жизнь. Я не хочу, чтобы обескровленное тело, выбеленное, холодное, мраморное тело нашли. Пусть оно разлагается в этом лесу. Пусть оно станет землей. Пусть оно станет частью всего, ведь все мы изначально — одна материя, Мы есть всё и ничего. Пусть из почвы, цвета красного дерева, впитавшей дожди с запахом табака, хранящей в себе мои все еще живые эритроциты, почвы, что раньше была формой для иной жизни, вырастут яркие алые цветы. Просто красные цветы с темно-зелеными, кажущимися в лесной чаще черными, листьями, на которых белыми прожилками написана моя жизнь. Пусть эти цветы появляются только раз в год. В августе, в период ливней. Жестоких ливней, уничтожающих слабые растения, отмораживающих слабые нежные отросточки. Эти ливни, словно ледяные иглы, впиваются в землю, безжалостно прошивая ее. Пусть цветы, которыми Я стану, пробиваются в этой продрогшей влажной земле, яростно, безжалостно, стремясь жить, стремясь дышать. Пусть они раскрываются навстречу ледяному дождю, насмешливо раскидывая в стороны лепестки, будто прося еще больше воды, еще больше влаги. Пусть в серой синеве дождя, они сияют алым знаменем, сияют насмешкой и пренебрежением ко всему миру. Пусть у них не будет цветочного аромата. Пусть эти цветы пахнут кровью, своей сущностью, зимним снегом, камнями на морском берегу, свежей скошенной травой и предгрозовым небом. Пусть это будет запах воли и силы, свободы от условностей. Пусть люди, срывающие их, поражаются тяжелым, вечно влажным лепесткам насыщенного красного оттенка. Пусть их дарят любимым. Пусть эти цветы обретут свою силу, странность и независимость. Свободу. Бесстрашие. Все то, чего у меня нет.

Пусть мой голос станет ветром. Холодным поздне-осенним, приносящим первый снег ветром. Сдувающим капюшоны, вырывающим из рук газеты, срывающим с плеч платки. Жестоким и надменным ветром. Ветром, который любят странные люди, полуодиночки, влюбленные в зиму и ночь. Люди, выходящие декабрьскими ночами на промороженные балконы босиком, в халатах или даже без них, со скрещенными руками на груди или вцепившимися в плечи. Люди, поднимающие глаза на темное небо, усыпанное звездами или же наоборот, черное, как сама Пустота. Люди, улыбающиеся в такие моменты небу, с блестящими, сумасшедшими глазами. Люди на грани. Люди-волки. Люди, которые готовы сойти с ума. Познавшие вкус счастья и ужаса. Вкус слабости и неизмеримой силы. Те, кто поднимался на вершину, а после, некоторое время удерживая баланс на пике, вновь скатывался вниз. Но они не катились до конца, до подножья. Почувствовав поверхность ледника, скалы, уходящую, скользящую под ними., они вгрызались в лед и гранит зубами, ногтями, остервенело тормозя своё падение. Цепляясь за уступы и расщелины, не сводя глаз с высшей точки горы, скалясь навстречу своей мечте, они вновь ползли ввысь. Сдирая руки в кровь, стирая колени, обмораживая конечности, они не останавливались. Им была известна одна простая истина: только тот, кто идет до конца, может достичь желаемого. И они, наплевав на боль, карабкались ввысь. Зачем? Чтобы, вновь достигнув пика, встать, выпрямившись во весь рост, раскинуть руки в стороны и, вслушавшись в ветер, рассмеяться в Небо. А затем ласточкой прыгнуть в пропасть. Так они обретают вечность, эти сумасшедшие. И Я хочу быть тем самым ветром, которому дозволено петь им, который выводит последнюю мелодию их жизней. Что будет это — плач ли, ободрение ль— решает ветер. Ему открыт разум людей. Он знает, что им нужно. Ветер знает о людях всё. Он так же безумен, как и они. Холоден, язвительно весел и яростен. Безразличен и азартен. Он вечный игрок, но игрок беспроигрышный. Он Джокер в колоде карт. Джокер без цвета, Джокер без масти, карта-шут, карта-маньяк. В его вое слышится металлический звон бубенцов, что прицеплены на странный клоунский колпак. Ты слышишь странный звон зимой? Джокер смеется.

Пусть мои глаза рассеются во всех зеркалах, во всех предметах, способных отражать. Преломлять. Искажать. Пусть моими глазами станет весь мир. От тонированных витрин магазинов до бушующих вод четырех океанов. Я хочу видеть все. И я буду видеть все. Хотя зачем мне все... Мне нужен ты. Каждое мгновения своей вечности я буду видеть тебя. В любом месте, в любой точке земного шара, я смогу найти тебя везде. Твоя жизнь станет долгим и интересным фильмом для меня. Захватывающим и волнующим. Таким пугающе существующим и недосягаемым. Пусть... где бы ни останавливался мой взгляд, я буду видеть тебя. Везде и всегда. Видеть... Лишь видеть... Кино твоей жизни. Картинка с восхитительным качеством и сюжетом, максимальная реалистичность, но без звука. Немое кино. Со временем я научусь читать по губам. Потом по мимике, жестам, движениям. Затем мне будет хватать лишь отблеска мысли в глазах, чтобы понимать всё. Вынужденное молчание. Так способности разума расширяются, позволяя увидеть то, что было раньше за пределами досягания. Будет казаться, будто зрение стало абсолютным, во все стороны, трехмерным. Зрение, которому не страшно ни расстояние, ни посторонние предметы и существа, ни толщи любой материи. Взгляд с силой проникновения превосходящей альфа, бета и гамма-излучения. Мир вокруг меня и Мир во мне. Всевидящее око... Зачем? Это будет мой личный Ад. Возможность видеть. Но никогда дотронуться, почувствовать или улыбнуться. Никогда не ответить на вопрос, который никогда не зададут. Горестное молчание. Вечное наблюдение. До конца тебя.

Пусть моим пульсом, моим дыханием станет огромный белый платан. То есть мой пульс станет ритмом, повинуясь которому будет течь внутри его сок. Каждый вдох платана — мое дыхание. Я не видел его вживую когда-либо, но часть меня станет именно огромным, вечнозеленым платаном, с бледной корой. Платаном, опадающие листья которого будут собирать влюбленные, собирающиеся в разлуку, и хранить каждый свою половину. Пусть они не устают ждать друг друга, пока куски листа не истлеют. Они не истлеют. Гордая чинара будет жить очень долго. Возможно, дольше, чем само человечество. Однажды, под тень ее листьев придет Человек. Придет и назовет ее именем. И кровь чинары забурлит сильнее, собьется пульс, который узнает, непременно узнает... И далекий отголосок северного ветра заставит листья запеть, прошептать ответ чужаку. И через мгновение все стихнет, снова воздух неколебим, снова старый платан молчалив, беспристрастен. И только половина листка мягко опустится в раскрытую ладонь Человека. Чтобы помнил.

А сердце? Что сердце... Пусть оно станет тем кусочком листа чинары...

@музыка: Пикник

@темы: В забытии, Письм@ Чеширского Кота

---

Потерянные ключи

бредбредбред

Понял, что ничего не понял.
Не напоминайте мне о ней. Не напоминайте.
Ненавижу людей, которые выглядят как обычные шкатулки, которые раскрываются от одного нажатия, а на деле — несгораемые сейфы. Отмычки бесполезны. А топором боишься. Больно ведь. Не хочешь кровяку разводить. Аккуратно, заботливо пытаешься. Да так недолго около этого сейфа навеки остаться. Потому что аккуратно он не открывается. Зато сам к нему привязываешься. Как больная фантазия он. Как навязчивая идея. Но, сука, непробиваемый. А если сможешь, то подальше пошлешь со своей загадочностью.
И вроде забыл уже, успокоил чувство любопытсва. Справился с маньячным желанием обладать тайной, как снова вспыхивает в памяти. Зовет к себе.
И снова башкой о резную дверь, под которой стальные внутренности. И плевать уже на все. И сидишь под дверью и думаешь.
"А может, наплевать уже на мораль? А может, топором, до крови, до мяса, до мозга? Чтобы погрузить руки в кишки. Сердце там потрогать. Череп вскрыть, покапаться немного, переворошить мысли, чувства, желания. Вытащить всю подноготную. Подчистую.
Или распять на столе, веревками и ремнями? Вытравить волю, вырезать сердце, перебить кости? Чтобы боль открыла дверцу.Чтобы руками трогать чужую душу, извивающуюся, дрожащую. Такую хрупкую, беззащитную. И сразу все ответы придут на мучающие вопросы. Только где гарантия, что все не окажется банально и бесполезно. Неинтересно и обыденно. Душу выкидывать будешь, а сердце в фарш?"
Да и не сможешь ты так.
Я ведь не маньяк. У меня есть ключи. От других дверей, но эти двери мои. Я просто устал. От загадок, секретов, полуулыбок и рассеянных глаз. Давайте прямо. И честно. Чтобы руки не чесали вогнать топор в грудь.

@темы: Письм@ Чеширского Кота

---

"Запишу я все на свете, все твои блатные жесты,
Чтобы ты попала в сети, чтобы мы висели вместе..." ©

@музыка: Дорога паука - Агата Кристи

@настроение: охренительное

@темы: Любимые, Эйфории